— Они не исчезают, когда мы занимаем их место. По крайней мере, не сразу. Топчутся рядом, готовые вернуться в любой миг, если наша хватка вдруг ослабеет.
— А это возможно?
— Да, — коротко отвечает калека.
Мне кажется, что он не склонен пускаться в дальнейшие объяснения, но я ошибаюсь. Наверное, к счастью.
— Среди кукол время от времени находятся те, что умеют охотиться на нас. Умеют ловить. И там уж как повезет: или будут сажать в новое тело на цепь, как пса, или отправят обратно.
— В империю?
— Если тело осталось там, целое и невредимое. А если нет…
Я невольно содрогаюсь, вспоминая бесконечный мрак и кольцо света, которое хотело меня поглотить.
— Их так и называют: охотники на демонов. И если попадешься на глаза одному такому, можешь прощаться со свободой. Или с жизнью.
— А как они это делают? Как вынимают нас из чужих тел?
— Не знаю. И знать не хочу! — зло кривит губы Себерро Рен. — Я не видел еще никого, пережившего встречу с охотником. Даже не слышал о таких счастливчиках.
— Но вы же сами что-то сказали о цепи…
— Она мало чем лучше смерти. Тебя заставят исполнить желание, но желание не той куклы, в которую поместят. Понимаешь? Желание придет извне. А потом, когда ты все сделаешь как надо, кукла очнется ото сна и станет распоряжаться результатами твоих трудов.
Все становится запутаннее и запутаннее. Сначала он говорит о том, что нет ничего легче, чем перебраться в новое тело, потом вспоминает, что есть какие-то охотники, а теперь сообщает и вовсе нечто невероятное. Хотя…
Если здешние люди додумались, как уничтожать пришельцев, нам и в самом деле проще воевать со своими. А я-то удивлялся! Теперь становится понятно, почему старожилы не балуют новичков: те приносят с собой очередную угрозу разоблачения. Особенно если оказываются такими же непоседливыми, как Себерро Рен.
— Тот светловолосый, что подставил мне тело мальчика… Он тоже охотник?
Калека усмехается. Правда, горьковато.
— Нет, он всего лишь подражатель, опасный только для кого-то вроде тебя, потому что знает основное правило: если тело, содержащее в себе демона, умрет там, где не окажется других кукол с желаниями, перемещаться будет некуда и нам придется вернуться в Безземелье. В ту унылую темноту.
В темноту, где лично меня поджидает смертоносный свет.
— Почему же он так не поступил? Зачем оставил меня в живых?
— Ты все еще не понял? — округляет глаза калека. — В этом мире нет природного волшебства. Никакого. Зато мы, едва пересекая границу, становимся волшебниками. Желания ведь могут быть какими угодно! Кукла может захотеть вырастить крылья, стать неуязвимой, научиться читать мысли: любой нелепый каприз, любое сумасшествие здесь воплощаются в реальность. Нами. Так что нас ценят намного дороже золота, запомни! Тот, в чьей голове есть мозги, не убьет демона, если умеет с ним обращаться. А мой сыночек оказался не по годам смышленым…
— Ваш сын?
— Да. — Себерро Рен чуть выдвигает подбородок вперед, словно испытывает неподдельную гордость за своего отпрыска. — Надо было попридержать себя, но уж больно его мать была хороша… Так хороша, что жалеть не о чем.
Его взгляд мечтательно влажнеет, а я невольно пытаюсь вообразить, какой же должна была быть женщина, стоящая искалеченного тела. Но делаю это недолго, потому что важнее узнать:
— Значит, меня оставили, чтобы…
— …исполнить чье-то желание. Может быть, особое. А может, то, которое подвернется под руку первым.
— Почему же меня не держат взаперти, как вас?
— А куда ты мог бы деться? В доме одни недокровки, совершенно для тебя бесполезные… Кроме Лус. Но с ней ты вряд ли справишься.
Он произносит незнакомое мне имя с заметным сожалением, как будто говорит о чем-то весьма драгоценном и безвозвратно потерянном.
— А если все же найду подходящую… куклу?
Мне не нравится использовать это слово. Оно слишком надменное. Слишком беспечное. Какие же они куклы, если могут бороться со своим врагом и, главное, могут побеждать?
— Тогда не медли. Можно исполнить и самое глупое желание, да не одно, если есть шанс добраться до чего-то стоящего.
— Но для этого мне придется каждый раз…
— Умирать, — улыбается Себерро Рен. — Поэтому если уж собрался всласть попрыгать, то нужно делать это очень быстро, пока не сросся с телом накрепко. Сколько ты уже в нем находишься?
— Второй день.
Калека подтверждает:
— Будет больно. Тут или сам должен не дрогнуть, или найти кого-то, кто поможет умереть мгновенно. В этом можешь мне верить, сам проверял.
Вот и не знаешь, что делать. То ли ждать, пока тюремщик тобой воспользуется по своему усмотрению, то ли действовать самому. Но что я могу с таким телом? Сбежать вряд ли удастся, оказать сопротивление — тоже. А найти в этом доме человека с желанием, если верить словам Себерро, невозможно.
Тупик?
Ну и пусть.
Я живу, и это пока самое главное.
Засов скрипит, двигаясь в петлях, и дверь распахивается. В подвал из коридора проникает поток воздуха, обтекающий серую женщину по имени Танна. Воздух холодный, плотный, пропитанный ароматом цветов, хотя я пока не видел ни одной вазы или кадки с…
Аромат?!
Делаю вдох через ноздри. Поглубже. Помедленнее. Едва не задыхаюсь от тяжелого запаха, поднимающегося над ведром с грязной водой.
— Закончил? Теперь оберни его!
Мне на руки падает полотнище, сложенное в несколько раз. Груботканое, шершавое, оно словно теркой проходится по моей коже, и я понимаю: сращивание завершилось. Теперь тело полностью мое. Только непонятно, радоваться этому или огорчаться.