Нити разрубленных узлов - Страница 84

Дыхание на мгновение прервалось, а потом нещадно зачастило.

Так вот каков истинный соблазн! О борьбе с ним было легко твердить, пока бороться не приходилось. А что делать теперь, когда где-то глубоко внутри затеплился и с каждым мгновением все сильнее разгорается огонь того, от чего нужно спасаться?

Огонь желания. Он оказался совсем не похожим на все представления о нем. Он мучителен, но вместе с тем и безумно приятен. Он словно помогает плоти и духу согреваться изнутри, а не снаружи, и кажется, что жара за окнами кумирни беспомощно складывает свое оружие перед незримым пламенем…

Или просто наступает вечер, а вместе с ним час подношений.

Глорис вздохнул и поправил складки своего одеяния, уже не белоснежного, как полагается при проведении молебна, а скромно-пепельного, более подобающего при принятии даров от благодарных молельщиков.

Сколько их будет на сей раз? Чуть более дюжины, как обычно? А лучше бы вовсе никто не пришел. Прибоженный впервые не хотел делать то, к чему его принуждали правила.

Впервые никого не хотел видеть, потому что тогда бы увидели и его. Увидели бы, насколько он смятен и…

Сумерки, постепенно сгущающиеся даже под сводами кумирни, расступились, пропуская знакомую фигуру в черном костюме. Позади виднелась еще одна, но та вместе с чем-то, похожим на сверток, предпочла оставаться в густых тенях.

— Ты ведь нарочно привел его на молебен, да?

Начинать принятие подношений следовало совсем с другой фразы, но Глорис не смог удержаться, хотя тут же пожалел о сказанном, потому что в вырвавшихся на свободу словах оказалось слишком много чувств. И далеко не тех, что должен испытывать прибоженный.

— Нарочно? — Ответный вопрос прозвучал по-настоящему удивленно, как будто верховный бальга то ли не понял, о чем идет речь, то ли не имел никакой задней мысли, приглашая чужеземца в кумирню.

— Ты хотел, чтобы он подтвердил твои слова. Ты думал, что тебе я не… Не поверю так, как нужно.

Теперь Глорис не спрашивал. А Иакин не спешил отвечать: стоял и смотрел своими темными спокойными глазами. Просто смотрел.

— Ты знал, что я не смогу на что-то решиться. На что-то невозможное. А тот человек показал: выход есть. Много выходов. — Прибоженный старался говорить медленно, придавая каждому слову значение, но дыхание то и дело предательски срывалось, оборачиваясь всхлипами. — И когда я понял, что есть земли, где люди живут иначе, чем здесь, я… Я больше не могу жить, как прежде. Я хочу…

На последнем слове Иакин очнулся от бесстрастного созерцания и поднял правую ладонь:

— Остановись.

— Но почему?

Странный приказ друга, раньше тотчас же исполненный бы, теперь заставил возмутиться, заставил почувствовать ограничение свободы в сотни раз острее, чем прежде.

— У тебя появилось желание. — Верховный бальга, казалось, стал еще спокойнее, чем это возможно. Или сосредоточеннее? Это хорошо.

— Разве? — горько усомнился прибоженный. — Почему же тогда в молитвах всегда повторяется обратное? Почему они говорят: желать — все равно что губить себя собственными руками?

Иакин должен был улыбнуться. Если бы он улыбнулся той самой улыбкой, что совсем недавно посещала его губы, все бы изменилось, Глорис чувствовал это. Все бы вернулось назад, к привычному, хоть и до смерти надоевшему порядку. Вокруг снова выросли бы непроглядные стены, сохраняющие покой, и…

Покоя прибоженному больше не хотелось. Но он ждал, что уголки губ верховного бальги вот-вот приподнимутся. Боялся — и все-таки ждал.

— Для тех, кто остается здесь, желания всегда будут запретны. Для тех, кто уходит…

Иакин не улыбнулся. Напротив, сейчас он выглядел серьезнее, чем когда-либо. И увереннее. Можно сказать, уверенности в выражении его лица хватило бы даже не на двоих, а на добрую половину жителей Катралы. Если этим жителям, конечно, вообще когда-либо требовалась уверенность.

— Это правило, которое нельзя нарушать!

— Но можно установить другое. Действующее только для тебя одного.

Глорис почувствовал, что почти задыхается, а бальга, подойдя на расстояние вытянутой руки, продолжил:

— Правила придумывают люди, и это ты должен знать лучше всех нас. Ты же разговариваешь с богами. Как часто они отвечают тебе? Да и вообще, ответили ли хоть раз?

Он произносил кощунственные вещи, и все же он был прав. Прибоженный хотел бы поспорить, он чувствовал, что именно сейчас спор не только уместен, даже необходим, вот только чего-то не хватало. Может быть, сил. Может быть, веры.

Они ведь и правда молчали. Иногда казалось, что ответ вот-вот раздастся или уже раздается, просто звуки далеких голосов не долетают до ушей преданного слуги божьего. Были лишь дуновения теплого воздуха, но кто создавал их?

Не молельщики ли, послушно повторяющие слова за своим духовным поводырем?

— Ты богохульствуешь…

Иакин насмешливо приподнял левую бровь.

— Ты… — Глорис понимал, что и сам не верит собственным словам. Все, что так долго и упорно вдалбливали ему в голову, оказалось горсткой праха, развеянного случайно залетевшим под своды кумирни свежим ветерком. — Ты…

— Я пришел за тобой, как и обещал.

И тут слова закончились. Совершенно некстати, потому что прибоженному именно сейчас захотелось рассказать обо всем, что он испытал за прошедший день.

Оставалось только молча, одним лишь взглядом попытаться спросить…

«И что дальше?»

— Ты хотел увидеть другие земли? Ты их увидишь. Твое желание исполнится. Но у меня тоже есть желание. Понимаешь?