Нити разрубленных узлов - Страница 99

И все же война была неизбежна. Эвина чувствовала, что Иакин Навалено не станет ждать дольше необходимого, потому и решилась на безумие с красными платками. Пока войска противника не слишком многочисленны и сильны, есть шанс на победу. Ничтожный, трудный, но вполне осязаемый. Хотя если бы в рядах верховного бальги не оказалось вдруг того чужеземца…

Благороднейшая из благородных куснула губу.

Вот и не знаешь, бранить его или благословлять. Ясно одно: он стал последней каплей в чаше на весах выбора. Именно встретив тот уверенный, устремленный к какой-то цели взгляд, Эвина наконец-то осмелела настолько, чтобы бросить вызов.

Что же получается? Она объявила войну, но совсем не тому, кому намеревалась?

По губам эрриты Фьерде невольно скользнула горделивая улыбка.

Пусть. Пусть это будет ее маленьким секретом, не доступным ни для кого. Этот противник достойнее белобрысого выскочки. Он готов биться честно, полагаясь только на свои силы, а не на обманы и уловки. И все, что нужно, — это дождаться последнего донесения. Сведений, подтверждающих, что война началась.

— От Льига что-то слышно? — спросила Эвина, заметив в дверном проеме обеспокоенное личико служанки.

— Ни слова, эррита.

Странно. Он вот-вот должен был вернуться, ее лучший лазутчик в стане врага. За окнами давно стемнело, в такое время люди уже спят или…

— Эррита! Прошу вас, идите сюда! Скорее!

Это звал уже мужской голос. Кто-то из слуг со двора.

Благороднейшая из благородных не стала медлить, только прихватила с собой красный платок, чтобы и ему не было одиноко в заброшенном пиршественном зале.

* * *

Свет факелов успешно разгонял темноту, превращая ночь если не в подобие дня, то хотя бы в его заревое преддверие. Обнаженные лезвия ножей в руках челяди, заполонившей двор, сверкали, словно звезды, но все равно фигура посередине двора казалась беспросветно черной. То ли благодаря своему одеянию, то ли тому дурному предчувствию, что принесла вместе с собой.

Эвина уже видела этого человека, тогда в степи, вместе с чужеземцем. А потом ей донесли, что приезжий вступил в ряды бальгерии, как и все прочие его предшественники. Почему же он сейчас оказался здесь, выставив напоказ красную пряжку на своей груди?

Что тебе нужно?

Новоявленный бальгерито, услышав обращенный к нему вопрос, перевел взгляд в сторону благороднейшей из благородных, и та невольно нахмурилась. В глазах пришельца все дрожало и прыгало, как сотня мячиков. Скорее всего, он вообще ничего не видел перед собой. Но пока еще слышал и мог отвечать.

— Эррита Фьерде? Вы эррита Фьерде?

— Я слушаю тебя.

— Вы… Вам… Он убьет вас.

— О ком ты говоришь?

— Он придет и убьет вас. Они все придут. Им велели убивать, и они не остановятся.

Из правой ноздри черномундирника медленно направилась вниз струйка темной жидкости. Следом показалась еще одна.

— О ком ты говоришь?

— Он придет. Совсем скоро.

— О ком ты говоришь?

Она и сама могла бы догадаться, даже догадалась, но никак не хотела себе в этом признаться. Нужно было, чтобы имя прозвучало, и вовсе не из ее уст — это Эвина Фьерде понимала лучше всего прочего. Последний ход в партии принадлежал не ей, а человеку, стоящему посреди двора.

— О ком ты говоришь?!

— Не стоит задавать ему вопросы, эррита. Он сейчас разговаривает больше сам с собой, чем с вами.

Этот голос раздался сзади, из-за спины, оттуда, где могли находиться только друзья и верные слуги, но он был незнаком Эвине Фьерде. И если бы в его звуках послышалось хоть немного враждебности, следующими словами благороднейшей из благородных стал бы приказ схватить либо уничтожить незваного гостя. Однако говоривший был спокоен, почти равнодушен к происходящему, и потому женщина всего лишь повернулась, чтобы оказаться лицом к лицу с…

Если чужеземец казался Эвине достойным противником, то этот незнакомец одним своим видом рассеивал любое желание сражаться, хотя не держал в руках оружия и не вел себя устрашающе. Единственной странностью его облика могли считаться волосы, трехцветными прядями окаймляющие суровое лицо. Золото, серебро, пламенеющий уголь. И почему-то благороднейшей из благородных было понятно: это вовсе не краска.

— Кто вы? И что делаете в моем доме?

— Если хотите, можете прогнать. Только чуть позже, когда я приведу этого молодца в чувство, — ответил незнакомец, спускаясь по ступеням походкой степного волка.

Он подошел к черномундирнику вплотную, заглянул в безумные глаза, покачал головой, а потом всего лишь положил ладонь на вспотевший лоб и сказал:

— Пора возвращаться.

Бальгерито затрясся, словно дрожь из взгляда наконец-то перебралась в его тело, и вдруг обмяк, ловко подхваченный под руки незнакомцем. Тот положил свою ношу на землю, опустился рядом, какое-то время смотрел на ставшее безмятежным лицо черномундирника и, только дождавшись чего-то ведомого лишь ему одному, звонко щелкнул пальцами.

Будто подчиняясь команде, глаза бальгерито открылись вновь, но теперь уже никаких мячиков в них не было. Молодой человек сел, поднес руку к носу, недоуменно взглянул на свои пальцы, испачканные кровью, но куда больше удивления возникло в его взгляде, когда он увидел человека с разноцветными волосами.

— Не может быть!

— Может, — скучающе возразил незнакомец и без паузы спросил: — Что ты хотел нам рассказать?

— Вам? — Черномундирник растерянно окинул взглядом двор. — Я должен был предупредить эрриту Фьерде о…

Тут он, по всей видимости, что-то вспомнил, потому что, судорожно трепыхаясь, попытался встать на ноги, однако был возвращен обратно легким движением руки.